/ Библиотека
/ Humanae Vitae – энциклика, расколовшая мир
|
ХРИСТИАНСКАЯ СЕМЬЯ
/ Библиотека / Humanae Vitae – энциклика, расколовшая мир |
Лючио Брунелли
“HUMANAE VITAE” – ЭНЦИКЛИКА, РАСКОЛОВШАЯ МИР
Папа римский Павел VI, о супружеской любви
В 1998 г. исполнилось 30 лет со дня публикации энциклики Павла VI “Humanae vitae”, появление которой вызвало невообразимую волну протестов и противостояние в мировом масштабе со стороны тех, кому “всегда не терпится приспособить даже то, что составляет веру и относится к христианской этике, литургии, церковной организации, преобразовать мышление в связи с требованиями “мира”… Они одержимы “передовыми взглядами”, но приводит ли это к “прогрессу”, в конечном счёте?” Мы предлагаем вашему вниманию статью, в которой рассказывается о давлении на Папу Павла VI с целью не допустить одобрения этого важного папского документа.
Это – история энциклики, которая одним росчерком пера изменила (или почти изменила) представление о понтификате и его атмосферу. Павел VI опубликовал её 25 июля двадцать лет тому назад, в то время как во всём мире, подобно вспыхивающим один за другим фейерверкам, разгорались споры в студенческой среде. Темой энциклики была супружеская любовь, и в ней утверждалось, что тесный союз между мужчиной и женщиной, чтобы он был истинным, т. е., соответствовал природе человека, непременно должен быть открыт деторождению. Разумеется, это означало отказ от противозачаточных средств. Это означало также, что не может быть речи ни о каких попытках проводить политику “контроля рождаемости”, которую североамериканский империализм старался навязать в те годы бедным народам Третьего мира. Как все энциклики, она была названа по первым словам её текста: “Humanae vitae”.
Едва ли в ней содержалось что-либо неизвестное, никогда не виданное в истории Церкви. Было 29 июля. Через несколько часов после того, как мосиньор Вайано собрал журналистов в зале Ватиканской прессы, приблизительно двадцать богословов из Католического Университета Вашингтона начали составлять первую публичную декларацию протеста. Вдохновителем этого выступления был молодой и воинственно настроенный преподаватель по имени Шарль Курран (Charles Curran). Письмо протеста тут же подписало более шестисот североамериканских богословов. Некоторое время спустя, настала очередь врачей и капелланов Католического университета в Лилле (Франция), отправивших открытое письмо в “Ля Круа”. 5 сентября на германском «Католикентаге» прозвучали нотки сомнения и растерянности немецких католиков. 19 сентября ассамблея выдающихся европейских богословов, собравшихся в Амстердаме, выработала официальное коммюнике, в котором был подвергнут критике якобы противоречащий установлениям Второго Ватиканского Собора характер энциклики. Но эти протесты не нашли поддержки в интеллектуальных кругах. В январе 1969 г. Голландская поместная Церковь в целом, т. е., ее Пастырский совет, в состав которого вошли представители всех голландских приходов, выразила свою солидарность со “многими истинно верующими и компетентными католиками, которые не согласны с таким порицанием [применения противозачаточных средств и которые, следовательно, опровергают его, используя серьезные аргументы”.
Энциклика и целесообразность
Ряд деклараций от различных национальных епископатов выразили мнение верных относительно уместности доводов, приведённых в энциклике. Таким образом, верным предоставлялось “право” (таково было мнение епископата Бельгии) или, по крайней мере, “возможность” (более осторожное выражение, которое использовали австрийские епископы) и в дальнейшем отстаивать своё понимание.
С другой стороны, не было тайной, что в высоких ватиканских сферах имела место обеспокоенность по поводу решения, принятого Павлом VI, которая, со временем, возрастала. “Л’Обсервер” от 4 августа – не боясь опровержения – смог довести до сведения публики сообщение о том, что за последние месяцы “по меньшей мере, три кардинала Сюненс (Мехелин, Брюссель); Дёпфнер (Doepfner) из Мюнхена и Кёниг из Вены – призвали Понтифика не настаивать на этом решении. Вся эта история, которой был придан очень личный привкус, была предоставлена светской прессе. “Эта энциклика, - саркастически прокомментировал “Экономист”, – является плодом не папской непогрешимости, а, скорее, папской изолированности». Со своей стороны, Вальтер Диркс в “Франкфуртер Хефте” дошёл до такой крайности, что охарактеризовал “Humane vitae” как “единственный случай в истории современного папства, поскольку Понтифик, который должен быть арбитром и гарантом католического единства, выступил против всей Церкви”. Не вызывает сомнения, что это можно назвать журналистским преувеличением, но оно преисполнено горькой правды жизни. Жан Гитон, верный друг и доверенное лицо Павла VI в те годы охарактеризовал драматические события июля 1968 г. как “великое испытание” для понтификата. Он отметил, что “Humanae vitae” –это “разделительная линия” и “изменение курса”, которого в течение пятнадцати лет придерживалcя Павел VI (в оригинальном тексте употреблено выражение «монтинианское папство», по фамилии Папы – Монтини). И Ж. Гитон заключил своё высказывание следующим образом: “Тот, кто хочет понять Павла VI, должен – я нисколько не сомневаюсь в этом – подумать об этом переходном этапе. Авторитет Папы, его популярность, любовь к нему и всё, что ощутимо служило ему поддержкой, что помогало противостоять одиночеству, которое порождает власть, уменьшились. Павел VI не мог недостаточно ясно видеть эту реальность”.
Почему энциклика?
Павел VI был человеком большого ума. Его интеллектуальная формация позволяла ему быть открытым современности. Тогда почему же он предпочёл подчиниться такого рода моральному суждению? Между прочим, здесь стоит вспомнить о том, что либеральная масонская элита в 1800 г. придерживалась подобной позиции по отношению к “Силлабусу” Пия IX. Стоит ли идти на такие жертвы ради истины, столь очевидно касающейся второстепенного вопроса контрацепции? Не лучше ли было бы поверить совету одного из экспертов Священной Канцелярии, редемпториста Яна Виссера? В самом деле, последний утверждал, что написать энциклику против пилюль – это то же самое, что “стрелять из пушки по комару”. Но разве целью, в которую метил автор энциклики была только проблема контрацепции? Или Понтифик начал подозревать, что не только нравственность, но также сами доктринальные основы Церкви опасно пошатнулись, и, следовательно, необходимо срочно ими заняться? Луи Селлерон в “Ле Монд” от 6 августа выступил со следующим комментарием. Он связал “Humanae vitae” с Символом веры, который Павел VI исповедал 29 июня 1968 г., ровно за месяц до публикации энциклики. Итальянский “Ль Эспрессо” собирался открыть настоящий “процесс против Павла VI».
История и обстоятельства
Иоанн XXIII в последние месяцы своей жизни создал специальную комиссию для изучения и углубления ответа Церкви на вопросы, которые возникли в связи с появлением в продаже новой пилюли “Pincus”. В компетенции выше названной комиссии было также изучение проблемы роста населения планеты. То было время, когда очень хорошо организованная кампания в прессе всего мира манипулировала призрачной опасностью “демографического взрыва”. То там, то сям раздавались глубокомысленные фразы о том, что обстоятельства, связанные с этим взрывом, будут ужаснее, чем последствия взрыва атомной бомбы.
Некоторые влиятельные североамериканские учреждения начали финансировать исследования и проекты, ставившие перед собой задачу убедить правительства стран Третьего мира принять энергичные политические меры с целью “планирования семьи”. Внешне аргументация выглядела как вполне укладывающаяся в “гуманистическое” мироощущение, поскольку говорилось также об ограничении потенциального числа голодающих. Однако многие независимые латиноамериканские исследователи не упустили из вида геополитический характер этого вмешательства в социальные проблемы, за которыми скрываются “интересы” многочисленных Рокфеллеровских фондов. Президент Линдон Джонсон без обиняков объяснил на ассамблее ООН 25 июня 1965 г. логику новой демографической политики: “Гораздо более выгодно вложить пять долларов в контроль над рождаемостью, чем потратить сто долларов в пользу экономического развития”.
Таким образом, Латинская Америка, Африка и Азия оказались наводнёнными профилактическими средствами и пилюлями made in USA. Павел VI, который всегда следил за новой научной проблематикой, после своего избрания, сразу же утвердил комиссию, появившуюся по инициативе его предшественника, и постепенно расшил горизонты её деятельности. В апреле 1964 г. он пригласил к работе в ней пятерых наиболее известных в то время богословов – специалистов в области нравственной теологии: немца Йозефа Фукса, испанца Марселино Цальба (оба – иезуиты, преподаватели в Папского Грегорианского университета), голландца Яна Виссера и немца Бернарда Геринга (и тот, и другой – редемптористы и преподаватели, соответственно, Папского Урбанианского университета и Академии «Альфонсиана», а также бельгийца Пьера де Лоша, богословского консультанта кардинала Лео Сюненса.
“Поначалу, - вспоминает сегодня отец Сальба, - наши точки зрения были достаточно сходными”. Но со временем дискуссия о том, допустимо или нет использование новых методов контрацепции, становилась всё более ожесточенной. С одной стороны, имелось большое число мнений экспертов, приглашённых для участия в различных комиссиях, количество членов которых в июне 1966 г. достигло 75: епископов, богословов, врачей, демографов и христианских супругов. С другой стороны, возрастало давления извне, со стороны средств массовой информации. В результате, некоторые начали возражать, утверждая, что пилюля создаёт проблему совершенно нового отношения к традиционным противозачаточным средствам, которые Пий XI безоговорочно осудил в “Casti Connubi” в 1930 г. В отличие от других контрацептивов, пилюля явно не вмешивается в “механику” супружеского акта, который, следовательно, сохраняет свой “естественный” характер. Её вмешательство ограничивается тем, что она оказывает только временное влияние на процесс овуляции у женщины. В чём, с точки зрения морали, состоит отличие новых способов от естественных методов, одобренных Пием XII?
“Это отличие существует, и оно заключается в том, - отвечают защитники традиционного учения, - что “температурный” метод не изменяет искусственно биологических ритмов женской плодотворности, но позволяет супругам “извлекать пользу” из знания законов природы. Богословский вопрос, который стоит в центре дискуссии, - есть так называемый “принцип совокупности”.
Выступавшие, при помощи словесных уловок пытались обойти препятствие, которое создавало традиционное учение о том, что каждый супружеский акт должен быть “открыт” деторождению. Это учение отстаивает также положение о том, что супружеская жизнь если её рассматривать в целом, является достаточной гарантией такой открытости. Согласно многочисленным свидетельствам, нарушило равновесие в пользу сторонников “принципа совокупности” “обращение” профессора Фукса. Последний, до того поступавший и высказывавшийся вполне благоразумно, признался, что уже не может продолжать преподавание традиционного учения с кафедры Папского Грегорианского университета в Риме. Естественно, что этот эпизод произвёл сильное впечатление: Фукс был оной из самых известных личностей, составлявших часть папской комиссии.
Дискуссия на Соборе
Отцы Собора, между тем, дискутировали на ту же тему супружеской любви, обсуждая проект под номером 13, который позднее получил название “Gaudium et Spes”. 23 ноября 1965 г. Павел VI должен был лично принять участие в уточнении некоторых формулировок, относившихся к контрацепции, которые могли быть истолкованы двусмысленно. Соборные Отцы внесли уточнение в окончательную редакцию этого соборного документа – в знаменитый раздел 14, отметив, что Понтифик сохраняет за собою право принимать любое последующее решение относительно обсуждавшихся тем, доверив специальной комиссии задачу предоставить документы и ознакомить с предварительными суждениями для оценки не только на нравственной проблематики, но и смежные научные проблемы. Ответственность экспертов, которых назначил сам Понтифик, возросла в нужный момент, когда богословы, защищавшие традиционное учение, оказались в меньшинстве. В 1966 г. принять участие в папской комиссии была приглашена группа из 16 епископов. Среди них были семь кардиналов: Оттавиани (префект Священной Канцелярии), Сюненс (Мехелин, Бельгия), Депфнер (Мюнхен, Германия), Хинен (Вестминстер, Англия), Грасиас (Бомбей, Индия), Лефевр (Бурж, Франция) и Шин (Балтимор, США). Все они принимали участие в последнем и решающем заседании комиссии, которое имело место 20 июня в Понтификальной Испанской Коллегии в Риме. Отсутствовал только архиепископ Кракова Кароль Войтыла, впоследствии избранный Папой. Польское правительство отказало ему в разрешении на поездку в Рим. После шестидневных острых дебатов присутствующие на собрании, придерживавшиеся разных позиций, приняли решение подчиниться результатам голосования. Вопрос был поставлен следующим образом: следует ли считать контрацепцию “дурной по своей сути”? Отрицательный ответ дали Депфнер, Сюненс, Шин, Лефевр, Дюпюи, Мендес, Воздержались Хинан, Грасиас и Бинц. Утвердительно проголосовали только Оттавиани, Моррис и Коломбо, епископ и богослов, доверенное лицо Павла VI. Ещё более заметна разница мнений среди богословов-экспертов: 11 отрицательных ответов против 4 положительных. Вердикт, не подлежащий обсуждению (…) Коломбо, частично парализованный из-за болезни и старости, позже вспоминал тот день, как открытую рану, все еще не зажившую: “О, если бы польские власти позволили уехать Войтыле! – дал он волю своим чувствам. – Немного времени спустя, уже после всех этих событий, один из девяти, я не хочу говорить, кто именно, изменил своё мнение”. Коломбо говорил, как человек, который хотел бы вернуться в прошлое, в то беспокойное прошлое, к 23 июня 1968 г. и изменить ход истории.
Два драматичных года
Ещё в конце 1966 г. были и те, кто ясно теперь понимал, - Папа не согласен с заключениями членов понтификальной комиссии. Подтверждение этой догадке было получено благодаря поистине драматическому событию. Некоторые члены “большинства” стали манипулировать общественным мнением, публикуя в печатных изданиях заключительные документы комиссии, не подлежавшие оглашению. Это был один из самых печальных эпизодов в истории католической периодики. Публикации текстов появились в National Catholic Reporter, а затем в Tablet. Теперь весь мир узнал, что комиссия, назначенная Павлом VI, пришла к заключению о необходимости изменить традиционное учение Церкви о контрацепции. Как мог Папа возразить экспертам, им же назначенным, в чьих серьезных познаниях в столь деликатной сфере он был уверен?
Два года, которые отделяли голосование в Испанской Коллегии от публикации энциклики, считаются самым драматичным периодом понтификата Павла VI. “Мы никогда так не чувствовали всей тяжести нашего служения, как сейчас, при стечении этих обстоятельств”, - признался Павел VI перед верными 31 июля 1968 г., через два дня после публикации “Humanae vitae”. Как развивались события, и кто принял участие в редактировании энциклики, - вот вопросы, на которые даже самые любознательные не нашли ответов.
Дело об энциклике
Бельгиец Яан Гроотнерс попытался восстановить историю процесса, который вылился в переработку энциклики. И он пришёл к следующему заключению: разные тайные комиссии, созданные в конце 1966 г. независимо друг от друга, представили Папе для рассмотрения первый рабочий документ. В последней редакции, наоборот, главная роль принадлежала епископу Карло Коломбо и французскому богослову Гюставу Мартле (именно Папа во время краткой речи, произнесённой 31 июля 1968 г., предложил поразмышлять над произведениями Мартле, посвящёнными теме брака).
Как бы то ни было, главное заключается в том, что Папа воспользовался вкладом, который внесли разные эксперты. В первую очередь была сделана попытка дать оценку мнению Йозефа Фухса, самого компетентного богословского эксперта из “большинства”. Был также приглашён отец Яан Виссер, который заявил, что считает публикацию энциклики несвоевременной, после чего вернулся в Голландию. Вклад францисканца Эрменеджильдо Лио, преподавателя нравственного богословия Латеранского университета, доверенного лица и эксперта при кардинале Оттавиани был неоценимым.
Эти лица постарались представить Папе подробный научный труд, посвящённый нескольким основным вопросам энциклики, проделав работу, которая была выполнена с чрезвычайным усердием. Надо также упомянуть о сотрудничестве, которое предложил Марселино Сальба, член “меньшинства”. Наши неотступные расспросы заставили его сделать небольшое признание: именно он вместе с итальянцем из Государственного Секретариата осуществил перевод на латинский язык текст папского документа. Богословский эксперт Папы, Карло Коломбо, который не специализировался в области нравственного богословия, но имел очень ясное представление о сути вопроса) отказался говорить с нами на эту тему. Наконец, не желая оказаться невежливым, он сказал: “Энциклика была подвергнута двум основным редакциям – первоначальной, на итальянском, и повторной – на французском языках. Монсиньор Поль Пупар, возглавлявший в то время французскую секцию Государственного Секретариата, тесно сотрудничал с остальными, контролируя редактирование на французском языке”.
Положительные отклики
Несмотря ни на что, нашлись те, кого обрадовали суровые слова Папы: это были латиноамериканские католики. “Населению нашего континента, так же, как народам Африки и Азии, - заметил 29 сентября 1968 г. Эльдер Камара, знаменитый бразильский епископ, - очень скоро противозачаточные пилюли встали бы поперёк горла, даже если бы Папа и не написал этой энциклики”.
Через 20 лет после опубликования энциклики, Вильям Мэй, профессор нравственного богословия Американского Католического университета, один из составителей декларации против энциклики признался:
“В 1968 г. я был одним из составителей декларации, выражавшей мнения, противоречащие “Humanae vitae”, распространявшейся в Американском Католическом университете в Вашингтоне. Там многие тогда поздравляли меня, восхищаясь моей “отвагой” и “умом”. Но сегодня я раскаиваюсь в этом решении.
Когда я подписывал этот документ, то был уверен, что можно и нужно применять контрацептивы. С другой стороны, моя супруга, очень решительная женщина, также допускала это. Но было и что-то смущающее меня, противящееся рассудку. Я продолжал принимать участие в дебатах о контрацепции 60-х гг. и оставался под влиянием аргументов того периода, которые, как мне казалось, оправдывали контрацепцию. Особенно большое впечатление произвёл на меня один из них: отграничение супружеской жизни, рассматриваемой во всей совокупности (она должна быть открытой деторождению) от каждого отдельного акта супружеской жизни. Хотя это умозрение казалось мне не совсем убедительным, оно побудило меня задать себе вопрос, может ли быть контрацепция морально оправданной при определённых обстоятельствах. Кроме того, я знал многих удивительных людей, детолюбов, на практике, тем не менее, прибегавших к контрацепции.
Но была и другая причина, по которой я решил подписать документ. Многие из тех, кто уже его подписал, имели отличную репутацию, и я тоже хотел принадлежать к их числу, войти в элиту “просвещённых”, смелых и свободных мыслителей католичества. В тот период моя работа была связана с издательским делом, и я всегда находился в поисках новых книг и авторов, размышляющих о “богословии будущего”.
Конечно, я почти сразу же начал раскаиваться. В октябре 1968 г. родился наш шестой ребёнок, дочь Сьюзи. В те дни мне попалась книга “The biological Time – Bomb”, которая мне ясно показала последствия понимания супружеской связи деторождения как двух совершенно независимых измерений супружеской любви. Я начал замечать, что если контрацепция оправдана, тогда следует оправдать и искусственное осеменение, оплодотворение in vitro и все репродуктивные “техники”, при применении которых обходятся без супружеского акта.
В следующем году я пришёл к заключению, что аргументы, которые использовались для защиты контрацепции, могут также оправдать любой тип сексуального поведения. В 1970 г. это соображение подтвердилось, когда вышла из печати книга Михаэля Волнта Sex: the radical view of a catholic theologian, автор которой защищал даже гомосексуализм”.
Миновал новый год, и я начал преподавать христианскую этику в университете. Таким образом, я почувствовал себя обязанным углубить свои рассуждения в строго теоретической области. И так я понял очевидную слабость аргументов в пользу контрацепции, настаивавших на разделение супружеской жизни как целого и индивидуальных актов. В самом тексте “Humanae vitae” я встретил самый лучший контраргумент. В параграфе 13 написано: “Любой супружеский акт, к которому один супруг склоняет другого, не принимая во внимание обстоятельств, в которых тот находится, и его законных желаний, не является подлинным деянием любви и, следовательно, отвергает справедливые требования нравственного порядка в отношениях между супругами”. Какая великая истина! И, вопреки этому, мы не перестаём рассуждать о так называемом “принципе совокупности”. Как можно призывать к оправданию любых сексуальных отношений, если они не соответствуют “законным желаниям” одного из супругов, несмотря на то, что сама супружеская жизнь, понимаемая во всей совокупности, требует уважения к ним? Может показаться нелепым, но богословы, которые придерживаются другого мнения, используют именно этот аргумент ради уничтожения чудесной способности продолжения жизни, дарения её в акте любви.
Итак, я понял, что моральными теориями, привлечёнными для оправдания контрацепции, будут манипулировать для объяснения любых действий, согласующихся с утилитарной логикой, которая отвергает само представление о поступках, “дурных по самой свой сути”. Только тогда я смог оценить пророческое решение Папы, которому Провидением была дана сила преодолеть огромное давление окружающей его среды”.
